* * *
Любая война страшна бесчеловечностью людских противостояний. Убийственной противоестественностью вымещений из общеземного нашего бытия.
Это было давно. На исходе японской оккупации из Маньчжурии. Уже оттесняемые - переселенцы, из числа - простых людей, собирая свой нехитрый скарб – покидали обжитые ими и, в общем-то, фактически чужие, китайские места.
Я не берусь ни осуждать, ни оправдывать их. Простые граждане своей страны всегда находятся где-то посередине или между политически-военных амбиций своих правительствующих государственных чиновников. Бог им судья, коли у них нет иного выхода – как молча принимать или слепо подчиняться власти сильных мира сего.
Их печальный путь лежал через тернии чужих и своих, им чуждых, бездумий. И оттого эта история кажется мне еще более драматичной, чем должно бы казаться - с учетом политики тогдашнего их отечества.
В небольшой русский поселок К., лежащий на пути их массового исхода, принесли израненную, изуродованную, бывшую когда-то красивой и статной, умирающую молодую японку. Русские поселенцы или колонисты из, так называемой, полосы отчуждения линий К.в.ж.д, мирно жившие там немало лет до и во время той небесследной, в общем-то и для них оккупации, нашли её в близлежащем поселку кукурузном поле.
Груди женщины были вырезаны. Тело в колото-резанных ранах. Распухшие губы, гнойные и отечно-вывороченные, в запекшихся наслоениями корост и их изъявлений. Женщины-поселянки из христианского сострадания очередно и попарно дежурили возле неё. Жизнь, еле теплясь, медленно истаивала из этого многострадального молодого тела, вызывая лишь жгучую жалость и неподдельное сочувствие человеческим страданиям. Умирающая иногда приходила в себя и то лишь на краткие минуты. Обводила сердобольных женщин измученными от болей и жара темно-бездонными глазами и тут же проваливалась в забытьи. Тяжко зрелище людского страдания, ну что мне расписывать его здесь – оно ведь и так понятно. Видеть же это воочию куда страшнее и горше. Именно соприкосновением с независимой от многих из нас житейски жестокой - нечаянностью. Осознанностью этой наинеправеднейшей несправедливости - свалившейся на всех одной общей бедой в её - непреодолимости.
Все, казалось бы, под одним и тем же небом живем. И хоть пути Господни действительно зачастую неисповедимы – но в изначальности своей должны бы быть много добрее, ведя нас – ведомых - к Его любови Вселенски-вышней. Потому-то проявление злобы людской, порой повально ослепляющее человечество, потрясает некоторые сердца и души осознанием этой её взрывной силы. Именно беспомощностью искренних противопоставлений людского бескорыстия добра в противовес этому темному междоусобно-человеческому злу - простой своей обыденностью милосердного миролюбия. Невольно-пассивным созерцанием той обезоруживающей неправедности творимого, что накатывающей волной накрывает всех - под бдительным оком нашего Единого Творца.
В одну из тех ужасных ночей, роль сиделки взяла на себя молодая замужняя женщина. Русоволосая и голубоглазая красавица. Та самая, что будучи уже много после тех событий, пожилой - рассказывала мне эту маньчжурскую историю. Она и тогда печально удивлялась такому страшному вымещению злобы на - ни в чем не повинном - человеке. Просто так случилось тогда. Была война и под её кровавый молох подпадали все - и правые, и неправые, и без вины виноватые. Лес рубят – щепки летят?! Привычность этого выражения многие наши соплеменники из рода человеческого пожинают на собственной шкуре и зачастую весьма болезненно.
В далекой Маньчжурии умирала молодая, изувеченная китайскими хунхузами, японка и в последний путь провожали её простые русские женщины. И зная это, они - милосердно ухаживая за ней, делали все что могли – чтобы облегчить её моральные и физические страдания. В какой-то момент она открыла глаза и над ней склонилась светловолосая женщина с печальными голубыми, как небо, глазами. «Поцелуй меня», - сказала ей японка – «Я умираю, поцелуй меня.»
В минуты воспоминаний этого рассказа, мне думается иной раз, что не так уж они до примитивизма «боязливо целомудренны», как принято зачастую считать. Ну, кто не знает о японских «поцелуйчиках» - на уровне «вытянутой руки»*. И порой, вспоминая эту, слышанную-переслышанную от бабушки, с детства моего – маньчжурскую быль, не верится в отсутствие естественной жаркой страстности этого, обыденно привычного любому европейцу, акту эмоционально-чувственного проявления в любви. А уж из благодарности и уважения к равной тебе?! Вряд ли они вообще целовались бы – понимай именно так. Но, умирающая молодая женщина, над которой надругались так, что и пересказать страшно, хотела поцелуя именно в губы – ей хотелось простого человеческого тепла и участия. Она понимала, что этот её - мучительный исход из жизни, заканчивается, что рядом чужие молодые, как и она сама или немного старше по возрасту – но живые и здоровые, участливые, нормальные люди. Она понимала человечность всех проявлений заботливо-бескорыстной их доброты - к ней. Видела искренние слезы их сострадания…
«Поцелуй меня», - попросила она мою светловолосую и голубоглазую бабушку, совсем еще молодую красивую женщину – возраста тридцати с небольшим лет. И бабушка, не раздумывая, поцеловала эти страстно просящие, гнойно-вывороченные в запекшихся корках - горячие губы. Она долго еще потом и спустя много-много лет помнила темные те глаза, полные остывающе-молчаливой благодарности. Глаза, уходящие в вечность – медленно уплывающие в угасание последних минут жизни. Красивый разрез восточных глаз – освобождающихся отрешением от неимоверных страданий теперь уже навсегда...
Я спрашивала бабушку: «А не было ли страха – отвращения? Как она пересиливала себя в тот момент?» Но она всегда с удивлением отвечала, что об этом никогда не думала и уж тем более тогда.
Отступающие японцы обстреливались и отстреливались - и по ходу этих событий, так уж случилось, что этот русский поселок не пострадал. И поселенцы стали меж собой поговаривать, будто каким-то неведомым образом до отступающих людей дошла эта драматическая история. Возможно, так оно и было – как знать. А может, им так хотелось в это верить – вот и объясняли обыкновеннейшую случайность снарядных непопаданий таким образом. Но сия реальность – как в том, так и в другом случае, как принято иной раз житейски говаривать: и на самом деле имела место - быть.
январь 2008 (31 августа 2009)
Комментарий автора: ПРИМЕЧАНИЕ в дополнение:
=История реальная и не раз слышанная мной с моих детства/юности от бабушки и её подруг молодости...
=фото автора Людмила Солма
="Японский поцелуйчик" - нынче в XXI-м веке миф о поцелуях "застенчивых людей" кажется немного "забавной выдумкой", а ведь так оно и было, наверное, когда-то раньше:
http://www.vitaminov.net/rus-sex-allkiss-practice-9865.html
http://www.mith.ru/cgi-bin/yabb2/YaBB.pl?board=east;action=display;num=1112875317
Людмила Солма,
Москва, Россия
член МГО Союза писателей России, Творческого клуба «Московский Парнас», РОФ содействия развитию современной поэзии «Светоч»
«...ПОЭЗИЯ, как мы все понимаем – НЕ ТОЛЬКО <глаза, да слух> РАДУЕТ,
НО И НАПРЯГАЕТ - МЫСЛЬЮ, а иначе какой от неё прок?
разве только - витиеватость <кустистого> стихоплетства.» (Revaty Alrisha, из письма "Амстердам августа 02-го...")
Прочитано 6580 раз. Голосов 2. Средняя оценка: 5
Дорогие читатели! Не скупитесь на ваши отзывы,
замечания, рецензии, пожелания авторам. И не забудьте дать
оценку произведению, которое вы прочитали - это помогает авторам
совершенствовать свои творческие способности
Оцените произведение:
(после оценки вы также сможете оставить отзыв)
Спасибо,вам..
Очень грустная и хорошая история,хороший человек ваша бабушка. Комментарий автора: Спасибо и Вам за этот отклик.
Бабушки уже давно нет с нами, но память о её сердечной доброте - благодарно жива и в нас, её внуках...и правнуках. Она была доброй православной христианкой.
Поэзия : Рождество - Людмила Дещенко Так Дух Святой мне открыл суть Рождества! До моего рождения свыше этот праздник воспринимался мной, как традиция. Но после этого стихотворения Иисус Христос стал моим Господином(хозяином).Мне нравится, что моя жизнь в Его руках!
